— Мистер Левитт?
— Я слышу вас, — сказал он после нескольких секунд молчания. — Готов поспорить, вы хотите продать что-то моему сыну. Но ему тоже ничего не нужно.
Я вышел из себя и, горячась, произнес:
— Я, как вам еще объяснить, не хочу вам ничего продавать. Я не торговый агент. Повторяю — нет — не торговый агент. Просто я хотел побольше узнать о вашем сыне. Каким он был, пока не… пока не умер.
Снова тишина. В этот раз я подумал, что, возможно, мой собеседник повесил трубку. Я несколько раз позвал его по имени, и теперь даже телевизора не было слышно. Я готов был уже признать свою неудачу и вернуть трубку на место…
— Хотите приехать ко мне домой? — спросил мистер Левитт. — Я приготовлю нам вафли.
* * *
Дом мистера Левита располагался в небольшом городке Саузенд Оукс. Это спокойное местечко примерно в сорока пяти минутах езды от Лос-Анджелеса. Зеленые холмы, доброжелательные соседи и поразительное отсутствие смога. С одной стороны жилище мистера Левита было каким-то первозданным, но с другой — захламленным. Дом был завоеван тысячами телевизионных рекламных роликов и забит всякой всячиной, включая гриль, машинку по отрезанию салфеток, аппарат для сворачивания ленточек в рулончик, прибор для автоматической покраски фасадов, переворачиватель гамбургеров, жаровню для цыплят, автообвязыватель и еще массу всяких изобретений, над которыми ребята из патентного бюро, наверное, ржали год или два. Но каждый сантиметр этих полубесполезных агрегатов и всего дома в целом сиял как хромированные детали новенького велосипеда.
— У вас симпатичный дом, — сказал я, войдя в дверь и едва не споткнувшись о скончавшегося робота, предназначенного для подачи закусок.
Мистер Левитт развалился в стареньком кресле в гостиной, а я присел на диван, обтянутый синим чехлом, который был покрыт каким-то скользким веществом, из-за чего трудно было усидеть на одном месте, не соскальзывая.
— Это защитный гель, — объяснил мне хозяин. — В прошлом месяце ко мне приходил один парень и продал его мне. Защищает чехлы от грязи. И делает их водонепроницаемыми.
— Понятно. Очень здорово.
И отвратительно. Как будто сидишь на вазелине. Хотя, скорее всего, это и есть вазелин.
Мистер Левитт поставил передо мной чай в специальной гироскопической[9] кружке, которую, как я помню, советовали приобрести в одной рекламе. Предполагалось, что так вам будет легче одновременно вести машину и попивать кофе. Если вы пребываете в неподвижной среде, то эта вещь абсолютно бесполезна, но поскольку моя задница не в силах удержаться на этом диванчике, то, возможно, мне эта кружка и пригодится.
— Я там вафли на кухне готовлю. А еще высушиваю фрукты. Если хотите, покажу.
— Нет, спасибо, — сказал я, но увидев, как омрачилось его лицо, исправился: — Давайте посмотрим.
Мистер Левитт оказался каким-то мелким динозавром, думаю, целофизис или компсогнат. И последние годы жизни наложили свой отпечаток, он съежился еще сильнее. Человеческая личина, надетая на его миниатюрное тельце, только подчеркивала чувство утраты. На лице пролегли морщины более глубокие, чем я видел на масках динозавров старше меня на двадцать лет. Возможно, мистер Левитт изготовил эти морщины на заказ в компании «Накитара», чтобы они соответствовали его горю. Я знал одну вдову, которая так сильно переживала из-за безвременной кончины мужа в результате трагического несчастного случая, что купила в шведской компании «Эриксон» шестнадцать комплектов мешков под глазами «Бетт Дэвис» и запихала все их под маску, в глазные впадины, чтобы внешность на все сто процентов отражала ее внутренние страдания.
— Я хотел поговорить о вашем сыне, — начал я.
— О Джее.
— Да, о Джее. Он ведь покончил с собой, насколько я понимаю?
— Он был хорошим мальчиком, — сказал мистер Левитт и кивнул, снова согласившись с собственным высказыванием. — Он никогда не доставлял мне никаких хлопот. Некоторые дети прогуливают школу и грубят старшим. Но только не мой Джей.
— Конечно, нет, — казалось, что мистер Левитт погрузился в ностальгию, и мне не хотелось возвращать беднягу к реальности, но я мог пробыть в этом городке лишь ограниченное время, в какой-то момент придется вернуться в Вестсайд и продолжить обзванивать родственников. — Уверен, ваш сын был просто замечательным.
Из кухни раздалось резкое «чпок!», и мистер Левитт вскочил с мягкого кресла.
— Вафельки готовы, — сказал он.
— Ну что вы, что вы, не нужно…
Но он уже вышел из комнаты.
Итак, я здесь не для того, чтобы кого-то жалеть. По крайней мере, таково было мое изначальное намерение. Но я ничего не мог с собой поделать, во мне поднималась волна сочувствия к этому человеку, который являет собой самое точное определение одиночества, какого я давно не видел. Мой взгляд блуждал по комнате, останавливаясь на многочисленных механизмах и приборах, которые заняли место единственного сына мистера Левитта.
На стене висело не меньше шести часов с кукушкой, четыре модели отличались по размеру, форме и цвету, но две были абсолютно одинаковыми. Должно быть, он случайно купил одну и ту же модель второй раз, сам того не осознавая. Я заметил, что все часы показывали разное время, и поскольку свои часы я утром забыл дома, то весьма запутался, сколько же времени уже сижу здесь, пытаясь не соскользнуть с дивана.
— Это мои любимчики, — сказал мистер Левитт, появляясь с полной тарелкой блинчиков. — Они составляют мне компанию, словно старые друзья.
Да, поезд жалости прибывает на платформу ровно в назначенный час.
Он поставил тарелку с блинчиками на кофейный столик, одновременно служивший аквариумом. Внутри не было рыбок, только вода, какие-то пластиковые растения и разноцветный керамический замок. Мистер Левитт пригласил меня отведать угощение.
— Мне казалось, вы сказали, что готовите вафли.
— Ну да, но блинчики приготовились быстрее, — он схватил один блинчик с тарелки и начал откусывать мелкие кусочки. Чтобы не обидеть хозяина, я сделал то же самое. Блинчики были резиновые.
— Как я сказал, — продолжил мистер Левитт, — Джей был хорошим мальчиком. И дружил с хорошими мальчиками.
— Ммм, — пробормотал я сквозь каучуковый блин.
— Он был очень аккуратным, я это всегда замечал. Особенно сейчас, когда большинство детей выглядят как панки.
Не хотелось еще нарушать его чувство времени больше, чем оно уже нарушено, поэтому я не стал говорить ему, что мода на панков почила в бозе уже лет десять назад.
— Он не упоминал о какой-нибудь религии? — спросил я. — Возможно, он искал духовного просветления?
— Нет, нет, ничего подобного. Этот дом всегда населяли атеисты.
— А его друзья… Они не казались вам странными?
— Странными? Нет, сэр. Очень милые ребята. Очень аккуратные, — ага, снова это слово. Я уцепился за него.
— В чем выражалась аккуратность? В их манере, в стиле?
— Конечно. Ну и одевались они всегда хорошо. Человеческие личины всегда сидели превосходно. Волосы не слишком длинные. И они очень уважали старших. Всегда следили за этим.
Ага, это уже что-то.
— Они так говорили — «уважение к старшим»? Или, возможно, это называлось «почитанием предков»?
В глазах мистера Левитта вспыхнули огонечки. Ага, в конце концов, появилась какая-то мыслишка.
— Да… да. Звучит знакомо. На самом деле после ваших слов я уверен, что именно так они и говорили.
Мы, без сомнения, на верном пути.
— Вы не возражаете, если мы поговорим поподробнее о Джее? О том, как он умер?
— Вафли скоро будут готовы, — буркнул мистер Левитт.
Я и сам был рад отвлечься, правда-правда. Ничего веселого нет в том, чтобы вытягивать информацию из кого-то, кому не хочешь причинить боль. Но я уже слишком близко подошел к цели, чтобы отступать.
— Не было чего-то странного в его поведении в последние дни перед смертью? Не уходил ли он из дома, не брал ли он у вас денег?
— Он был хорошим мальчиком, — повторил мистер Левитт уже громче, в его голосе послышалось волнение. — Он никогда ничего не украл.
— Я понимаю. Правда. Я имел в виду другое… — я сделал вдох, собрался с мыслями. — Он когда-нибудь говорил о прогрессе? О движении по пути прогресса?
Вероятно, хозяину эти понятия были знакомы, но времени расспросить его не было. Раздалось второе «чпок!», на этот раз громче и звонче, мистер Левитт снова вскочил и вышел из гостиной. Я уселся поудобнее на диване, отчаянно пытаясь удержаться на скользкой поверхности, и закрыл глаза. Разговор потребовал больше усилий, чем я ожидал. Будем надеяться, что Эрни повезет больше, когда он будет общаться с родителями в Ньюпорт Бич, ребенка которых постигла та же судьба. Как минимум, его там, скорее всего, не будут кормить всякими малосъедобными штуками. Я откусил еще кусочек от своего блина.